Археологический журнал «Родная старина» / № 02 – 2006

Русское медное литье 11-19 вв. в сакральном искусстве
В.Г. Пуцко Калужский областной художественный музей

Проблемы изучения обширного и весьма разнообразного материала, отражающего развитие металлопластики с середины 11 до рубежа 19-20 вв., касаются широкого круга вопросов истории и технологии производства. Результаты различного подхода к освещению русской медной пластики малых форм отчасти уже получили отражение в ряде статей (1). Между тем остается далеко не завершенным процесс накопления исторических фактов, введения в научный обиход образцов (хотя бы на уровне учета моделей), и поэтому общие выводы могут быть предложены лишь в предварительной форме. Актуальным остается и изучение конкретных произведений в контексте определенного художественного течения, без учета которого они загадочны и непонятны. Отмеченное положение вещей побуждает уделить внимание также вопросам определенной специфики русского медного литья и его места в духовной жизни различных эпох.

1. Киевское художественное литье 11-13 вв.

Предыстория этой отрасли металлопластики Киевской Руси генетически связана с античным миром и Византией, где она была частью ювелирного производства. Именно в таком виде она получила развитие в средневековой Европе (2). И хотя нет оснований отрицать такое же положение дел в 11-13 вв. в Киеве, здесь приходится учитывать в первую очередь больший удельный вес художественных произведений, выполненных из бронзы в технике литья. Их разновидности могут быть отнесены к двум основным группам: украшения и изделия сакрального характера (3). Первые могли существовать и в дохристианский период, тогда как появление крестов и образков в массовом виде до конца 10 в. практически исключено.
Однако отсюда вовсе не следует, что развитие медного литья оказалось одним из ближайших следствий христианизации: самые ранние его образцы могут быть отнесены примерно к середине 11 в. Предметы византийского художественного импорта среди образцов металлопластики этого столетия тоже немногочисленны и разрозненны (4). Тем не менее их значение не подлежит сомнению, поскольку они позволяют судить о характере греческих металлических изделий, проникавших в Киев.
Хронологический аспект развития киевского медного (точнее, бронзового) литья заметно усложняют архаизирующие тенденции, которые, однако, следует рассматривать не в качестве признаков культурной отсталости, а как черты художественного стиля (5). Они в значительной мере определяют общий характер металлопластики Средиземноморья (6). В целом в Киеве восточнохристианские элементы иконографии и стиля наиболее отчетливо проявлялись в пластике лишь в ранний период ее развития. Об этом позволяют судить и каменные рельефы с парными изображениями конных святых воинов (7), и бронзовые кресты-энколпионы двух типов. Первый из них, с округленными концами (табл. I, 4), получает широкую разработку в творчестве ремесленников 12 в. (8). Его иконографическая схема, сочетающая Распятие, Богоматерь с младенцем в рост и погрудные образы святых в медальонах, продержалась в русской металлопластике в позднейших вариантах и репликах вплоть до рубежа 15-16 вв. Популярность другого типа, с прямыми, чуть расширяющимися концами, изображениями Распятия с бюстами предстоящих на лицевой створке и Христа Пантократора с бюстами трех святых на оборотной створке (9), не была столь долговечной: известны лишь экземпляры 11-12 вв., преимущественно из Поднепровья (табл. I, 1). Не лишне заметить, что в рисунке центральных фигур присутствует статуарность, более свойственная продукции константинопольских мастеров. Более противоречив характер стиля двусторонней бронзовой иконы (табл. I, 2) с изображениями тронного Христа Пантократора и архангела Михаила с пророком Аввакумом (10). Плотные коренастые фигуры сочетаются с мастерской моделировкой рельефа, имеющего черты, объяснимые лишь в случае использования в качестве образца иконописного произведения.
В сюжетном плане развитие киевского художественного литья явно было инспирировано локальными особенностями, отражающими не только особенности церковной жизни, но и социально-бытовой уклад, прежде всего элиты. Так, уже на рубеже 11-12 вв. получает распространение крест-энколпион (табл. I, 3), известный в нескольких вариантах, на створках которого помещены рельефные фигуры русских князей-мучеников Бориса и Глеба, держащих в руках небесные венцы (11). Иконографический источник таких изображений следует искать в композиции, в которой эти святые предстояли Христу: известно, что уже по приказанию Ярослава Мудрого в вышгородском храме было помещено их изображение - "да входящее верни люди в церковь ти видящее ею образ написан" (12). В начале 13 в. Бориса и Глеба представляют не только с крестами в руках, как мучеников, но и с мечами, как князей (табл. II, 1-4). В литье это нашло отражение в ажурной бронзовой привеске хороса, изготовленной в Киеве и позже оказавшейся в Копыси (табл. II, 5). Изделие служит ярким образцом умения адаптировать иконописный образец в соответствии с выразительными средствами пластического искусства. В медном литье 12-13 вв. получили отражение практически все наиболее чтимые иконы древнего Киева (13). Особый интерес вызывает образ Богоматери, отождествляемый с образом, находившимся в Десятинной церкви, и известный не только по рельефным воспроизведениям на крестах-энколпионах (табл. IV, 3), но и по рисунку на полях Изборника Святослава 1073 г. (14). Таким образом, отбор тематики оказывался прочно связанным с местными реликвиями.
Этот принцип отчасти прослеживается и в сюжетах изображений, украшающих лицевую сторону амулетов-змеевиков и большей частью соотнесенных с их функцией оберегов (15). Древнейшим и наиболее изысканным по исполнению является золотой литой змеевик, изготовленный около 1095 г. для князя Владимира Мономаха (табл. I, 5): в круглый медальон, обрамленный греческой надписью и орнаментом с мотивом пальметт, вписано изображение лоратного архангела Михаила со сферой и лабарумом (16). Рельеф отличается мягкой моделировкой объемов с применением тонких графических штрихов, в отличие от более экспрессивно трактованного на оборотной стороне этого изделия изображения Медузы. Эта "Черниговская гривна" может быть соотнесена с "Белгородской гривной" - другим золотым амулетом-змеевиком, украшенным рельефным изображением Богоматери с младенцем, типологически близким иконе Холмской Богоматери, первоначально находившейся в киевском Вотчем монастыре (17). Среди змеевиков наряду с великолепными образцами металлопластики (из бронзы, меди, билона) встречаются и ремесленные по исполнению, со схематизированными изображениями. Не свидетельствует ли эта продукция, что сравнительно рано возникла необходимость в упрощенных дешевых изделиях ввиду популярности амулетов-змеевиков?
В пластическом искусстве Киева, развитие которого в течение 12 в. прослеживается с трудом, важные изменения происходят после 1204 г. в связи с появлением опытных константинопольских ремесленников (18). Одним из них были выполнены изысканные стеатитовые образки, другой создал модели для медного литья изысканных креста "киотного" типа (табл. III, 1) и креста-энколпиона (табл. III, 2) с зеркально воспроизведенными на готовых изделиях славянскими сопроводительными надписями. Мастерский рисунок, пропорции фигур, обостренное чувство выразительных средств рельефа - все это говорит об устойчивой традиции, корни которой не обнаруживаются в местной киевской почве, но зато с определенностью прослеживаются в искусстве византийской столицы. Некоторые ремесленники отличались индивидуальной творческой манерой. В частности, мастеру бронзовой иконы-подвески из Копыси (табл. II, 5) могут быть приписаны еще каменный рельеф миниатюрных размеров и две керамические иконы: в трактовке фигур во всех случаях налицо стилистические черты и технические приемы, которые вряд ли могли служить предметом копирования. Именно в этот период в Киеве прослеживается появление новых моделей крестов-энколпионов, но ни одна из них не получила такого широкого распространения в виде разновременных переливок, как уже упомянутая модель с зеркально воспроизведенными надписями (в копиях нередко заплывшими или совсем счищенными). Об основных разновидностях киевского медного литья этого периода в какой-то степени позволяют судить находки в Поднепровье, в частности хранящиеся в Киеве и Чернигове (19). Что касается общего фонда образцов, то он практически не поддается учету, не столько даже в силу многочисленности изделий, сколько по причине их разбросанности. В идеале все они должны быть опубликованы, но для этого нужны коллективные усилия.
Нельзя не заметить, что в медном литье 13 в. явно прослеживаются художественные формы, свойственные позднему романскому искусству. В частности, их можно узнать в ажурном литье креста из Василева, возможно, служившего процессионным (табл. III, 3). Однако не стоит упускать из вида, что они налицо и в образцах константинопольской пластики рубежа 12-13 вв., причем придворного круга. Соотнесение упомянутого изделия с "киотным" крестом из Херсонеса, изготовленным греческим мастером в Киеве, позволяет за различиями индивидуальной манеры увидеть и нечто общее, свойственное произведениям одной эпохи. Этот стиль редко удается передать в позднейших, как правило, адаптированных копиях. Примером тому служит бронзовый фрагментированный крест из Галича (табл. IV, 1), воспроизведение которого из меди, выполненное в 14 в., известно как крест преподобного Авраамия Ростовского (табл. IV, 2), в свою очередь вызвавший появление реплик 18 в. (20) (табл. IV, 4).
Расцвет киевского художественного литья, инспирированный константинопольскими мастерами, был прерван так же внезапно, как и начался: последовало монголо-татарское вторжение. Но его отголоски еще долго давали о себе знать в продукции, занесенной далеко от Поднепровья (21), и воспроизведениях образцов, осуществляемых уведенными в плен ремесленниками (22). Русская металлопластика вступила в новую фазу своего развития.

2. Медное литье 14-15 вв. и каменная пластика

Монголо-татарское нашествие застало художественные ремесла Киева в пору их расцвета. Среди различных вариантов крестов-энколпионов встречались не только имевшие рельефные изображения, но и инкрустированные серебром либо чернью, а также сочетавшие дополнительно обработанную резцом литую рельефную фигуру в центре с инкрустированными погрудными образами в медальонах (табл. V, 1). С наступлением лихолетья производство подобных изделий в Киеве, если и не прекратилось совсем, то было сведено к минимуму. Но оно продолжается в иных городах, таких как Новгород, где становятся известными и новые модели крестов, а также привесок-иконок (23). Однако географически локализовать появление даже хорошо датируемых моделей 14-15 вв. весьма трудно. Решение этой задачи осложняет даже не столько малочисленность образцов, сколько их разнохарактерность и даже разнотипность. Стоит, например, сопоставить несколько крестов явно не серийного производства с заплывшим рельефом фигур, для которых в качестве моделей использовались более старые вещи (табл. V, 2-5). И хотя почти в каждом отдельном случае можно определить источник и даже степень его адаптации в новых условиях, в целом приходится скорее говорить о ремесленном производстве, чем о художественном творчестве.
Тенденции к упрощению приводят ремесленников Северо-Восточной Руси к замене составленных из двух створок крестов-энколпионов с лотками на внутренней стороне на псевдоэнколпионы, состоящие из двух пластин, плотно прилегающих гладкой внутренней плоскостью. Позже на смену им приходят внешне мало чем отличающиеся от них кресты, отлитые в двусторонней литейной форме. Эта эволюция явно была стимулирована отсутствием в большей части энколпионов реликвий, предусмотренных их формой.
Изготовление отливок по оттискам готовых вещей в 14-15 вв. распространялось, прежде всего, конечно, на модели самых популярных энколпионов и змеевиков (24). К числу последних относятся изделия с изображением св. Никиты, побивающего беса (25). Этот сюжет, как известно, активно разрабатывался в русской пластике 14-16 вв. (26). Сводка выявленных изделий, включающая новые находки, может наглядно показать соотношение медного литья и каменной резьбы малых форм.
При изготовлении металлических литых икон в указанный период в качестве моделей ремесленники используют небольшие каменные рельефы, выполнение которых в 14 в. в Новгороде приобретает широкие масштабы (27). В это же время в Москве, судя по сохранившимся образцам резьбы, работают несколько греческих мастеров, перенесшие на местную почву стилистические особенности палеологовской пластики. Опыт воспроизведения каменного оригинала в медном литье имел место уже в 13 в. На это, в частности, указывает литая икона Успения из Поднепровья, сохранившая фактуру обработки камня. Другой пример того же дает медный образок св. Козьмы и св. Дамиана, благословляемых Христом, с городища на р. Менке, тоже с определенными признаками принадлежности его каменного оригинала к первой половине 13 в. Таков и образок св. Николы из окрестностей Козельска, воспроизводящий каменную резьбу 14 в. (28), таковы и несколько иконок Богоматери с младенцем, найденные в различных русских городах. Характерно, что в 16 в., когда большее распространение получает резьба по дереву, в качестве моделей начинают использовать именно этот материал, представленный и в более поздних переливках (табл. VII, 1-5; VIII, 1-2).
В каменной резьбе малых форм получали отражение наиболее почитаемые иконы, а также такие примечательные сюжеты, как Гроб Господень, образы популярных либо соименных заказчикам и членам их семей святых. Из этого фонда пластики для воспроизведения в технике литья, в свою очередь, отбирали преимущественно изображения Богоматери и наиболее чтимых святых; из этого можно заключить, что продукция ремесленников-литейщиков была ориентирована не на конкретного заказчика, а на рынок. Так и это или нет - покажет дальнейшее изучение материала, опубликованного лишь в весьма немногих случаях. Между тем эта категория металлопластики 14-15 вв. достаточно существенна для общей характеристики.
Сравнительно немногие образцы характеризуют и развитие новгородской локальной металлопластики 14 в. (29). Впрочем, она не всегда имеет бесспорные признаки, позволяющие разграничить ее с продукцией московских ремесленников того же времени, ориентированных соответственно на местные иконы, в ряде случаев византийского происхождения. Но в целом новгородская часть художественного литья 14-15 вв. существенно проясняет положение дел в этой отрасли художественного творчества на протяжении едва ли не самых "темных веков" его истории (30). Во второй половине 15 в. уже происходят заметные сдвиги. Появляются образцы продукции, отмеченные не только верностью византийской иконографической традиции, но и воздействием ренессансного стиля. Такова, в частности, прорезная икона архангела из Галича (табл. V, 6), занимающая достаточно обособленное место среди ранних находок (31). При всем сходстве с современной ему пластикой Московской Руси, весьма своеобразен облик креста-энколпиона из Суздаля (табл. VI, 1) с выразительными архаизмами стиля (32), достаточно заметными даже при сопоставлении его с более поздним и несколько упрощенным вариантом (табл. VI, 2). Порой даже трудно представить, что образцы литья из Галича и Суздаля принадлежат к одной эпохе. Но ведь не меньшими различиями обладают галицкая и московская иконопись того периода, а пластические искусства в широких границах сакрального искусства, в конечном итоге, нерасторжимы с ней.
3. Медное литье и русские старообрядцы

В количественном отношении явно преобладают литые кресты и иконы различных размеров и типов, выполненные после церковного раскола 17 в. и обязанные своим появлением неутомимой деятельности старообрядцев. Эта продукция, являющаяся важной частью русской сакральной металлопластики 17 - начала 20 в., уже получила разностороннее освещение в специальной литературе, главным образом благодаря исследованиям Э.П. Винокуровой (33).
И здесь, как в случае с образцами более раннего медного литья, актуальной является каталогизация моделей, а в идеале - и их адаптированных позднее вариантов, что позволило бы существенно расширить иллюстративный ряд наиболее важных и типичных образцов (34). В любом случае предстоит решить и непростую задачу поиска источников сложной иконографии, отличающей поздние произведения литья, вышедшие из московских и поморских мастерских. Это тема большой самостоятельной работы, посвященной роли иконописания в развитии металлопластики, и предварять ее результаты отдельными замечаниями нет необходимости. Нужны конкретные сопоставления не только с иконами, но также с книжной миниатюрой и гравюрой.
Единственно, в чем можно уже сегодня быть уверенным, так это в том, что старообрядцами была унаследована традиция, идущая от произведений 16-17 вв., и лишь в исключительно редких случаях можно привести примеры их обращения к более ранним моделям. Таковы, в частности, реплики 18 в. креста преп. Авраамия Ростовского (табл. IV, 2, 4). С другой стороны, ранние киевские кресты-энколпионы современными старообрядцами воспринимаются как не освященные церковной традицией и вносящие соблазн ввиду своего несходства с восьмиконечными крестами. Таким образом, тезис о том, что русское старообрядчество на основе усвоения и развития традиций 16-17 вв. создало свою яркую новую, но внешне "антикизирующую" художественную культуру, получает еще одно подтверждение.

4. Литые изделия в личном обиходе

Среди различных аспектов изучения русского медного литья не последнее место, казалось бы, должен занимать функциональный аспект. Условия находок археологического материала и живая традиция показывают, что и в средневековый период, и в новое время литые кресты и иконы более были распространены в домашнем обиходе, чем в церковном, богослужебном. Это утверждение, разумеется, никак не исключает проникновение сюжетного и декоративного медного литья в убранство церковного интерьера. Достаточно вспомнить бронзовые хоросы из Киева и Новгорода, процессионный крест из Василева. Небольшие по размерам иконки могли оказываться в качестве "прикладов" к чтимым иконам. Могли быть отлиты из бронзы напрестольные кресты с рельефными изображениями, но, судя по находкам, это имело место в весьма немногих случаях. Кацеи начала 13 в. вряд ли надо рассматривать как древнюю форму кадила: они опять-таки предназначались для воскурений лицами, не имеющими священного сана.
Приведенным немногим примерам - своего рода исключениям - противостоит огромная масса разнообразнейших предметов сакральной металлопластики, имевших значение моленного образа. Это относится как к врезанным в иконную доску или навершие дверей либо ворот крестам, так и к различного размера иконам, от крупных до самых миниатюрных, предназначенным для помещения на божнице или являвшимся путевыми. Следовательно, в определении сюжета, иконографии, типа этих меднолитых изделий существенную роль играл фактор их практического применения и соответствия традиции. Именно поэтому вполне правомерно рассматривать медное литье в самом широком контексте старообрядческой духовной культуры (35). Без учета этого трудно осознать медное литье как органичную часть сакрального искусства, уходящую своими корнями в эпоху Киевской Руси, хотя его мастера и говорили уже на ином художественном языке, понятном их современникам.

Литература
1. Русское медное литье. Сборник статей. М., 1993. Вып. 1-2.
2. См.: Metallkunst von der Spatantike bis zum ausgehenden Mittelalter. Berlin, 1982.
3. Собрание Б.И. и В.Н. Ханенко. Древности русские. Кресты и образки. Киев, 1899-1900. Вып. I-II; Древности Приднепровья. Эпоха славянская (6-13 вв.). Киев, 1902. Вып. V.
4. Пуцко В. Византийский художественный импорт и древнем Киеве - Slavia Antiqua. 1983. T. XXIX. C. 136-140.
5. Pucko V. Umelecke litectvi na Kyjevske Rusi - Umeni a remesla. 1983. № 2. S. 35-37, 66; он же. Древнейшие типы киевских крестов-энколпионов - Труды V Международного конгресса славянской археологии. Киев, 18-25 сентября 1985 г. М., 1987. Т. III. Вып. 2б. С. 62-75.
6. Митяев К. Палестински кръстове в България - Годишник на Народния музей за 1921. София, 1922. Сб. 3. С. 59-89; Марьянович-Вуйович Г. Крстови од VI до XII века из збирке Народного музеjа. Београд, 1987.
7. Пуцко В. Киевские рельефы святых всадников - Старинар. Нов. Сер. Београд, 1977. Кн. XXVII/1976. С. 111-124.
8. Pucko V. Kijevski krizic-enkolpion iz okolice Knina - Prilozi povijesti umjetnosti u Dalmaciji. Split, 1986-1987. Sv. 26. S. 49-60; Hlavackova H. Kievan Enkolpia in Prague Collections - Byzantinoslavica, 1993. T. LIV. P. 310-313.
9. Зоценко В.Н. Об одном типе древнерусских энколпионов - Древности среднего Поднепровья. Киев, 1981. С. 113-124.
10. Пуцко В.Г. Русская путевая икона 11 в. - Памятники культуры. Новые открытия. 1981. Л., 1983. С. 199-206.
11. Лесючевский В.И. Вышгородский культ Бориса и Глеба в памятниках искусства - Советская археология. 1946. Т. VIII. С. 240-245 (венцы трактованы как модели храмов); Алешковский М.Х. Русские глебоборисовские энколпионы 1072-1150 гг. - Древнерусское искусство. Художественная культура домонгольской Руси. М., 1972. С. 104-125.
12. Подробнее см.: Пуцко В. Iкони святих князiв Бориса i Глiба у Київськiй Русi - Церковний календар. 1995 рк. Сянок, 1994. С. 100-113.
13. Пуцко В.Г. Произведения искусства - реликвии древнего Киева - Russia Mediaevalis. Munchen, 1987. T. VI, 1. C. 135-156; он же. Бiлгородська гривна - Старожитностi Русi - Украiни. Киiв, 1994. С. 193-198.

14. Пуцко В.Г. "Богородица Десятинная" и ранняя иконография Покрова - Festschrift fur F. von Lilienfeld. Erlangen, 1982. C. 355-373; он же. Киевский крест-энколпион с Княжей горы - Slavia Antiqua. 1988. T. XXXI. С. 209-225.
15. Николаева Т.В., Чернецов А.В. Древнерусские амулеты-змеевики. М., 1991.
16. Там же. С. 49-51. Табл. I, № 1.
17. Там же. С. 58-59. Табл. V, № 13; Пуцко В.Г. Бiлгородська гривна. С. 193-198; он же. Iкона Богородицi Холмскої - Церковний Календар. 1994. Сянок, 1993. С. 83-87.
18. Подробнее см.: Пуцко В.Г. Византийские мастера в 13 в. на Руси - Byzantinorussica. 1994. № 1. С. 83-89.
19. Пекарська Л.В., Пуцко В.Г. Давньоруськi енколпiони в збiрцi Музею iсторii м. Киева - Археологiя. 1989. № 3. С. 84-94; Коваленко В., Пуцко В. Бронзовые кресты-энколпионы из Княжей горы - Byzantinoslavica, 1993. T. LIV. P. 300-309.
20. Пуцко В.Г. Бронзовый крест преп. Авраамия Ростовского - История культуры Ростовской земли. 1994. Ростов, 1995. С. 96-104.
21. См.: Кузнецов В.А. Энколпионы Северного Кавказа - Славяне и Русь. М., 1968. С. 80-86.
22. Полубояринова М.Д. Русские люди в Золотой Орде. М., 1978.
23. Седова М.В. Ювелирные изделия древнего Новгорода (10-15 вв.). М., 1981. С. 58-65.
24. Рыбаков Б.А. Ремесло Древней Руси. М., 1948. С. 613-619.
25. Даркевич В.П., Пуцко В.Г. Произведения средневековой металлопластики из находок в Старой Рязани (1970-1978 гг.) - Советская археология. 1981. № 3. С. 227-229. Рис. 3, 3. Ср.: Николаева Т.В. Рязанская икона с изображениями Пантократора и Никиты с бесом - Древняя Русь и славяне. М, 1978. С. 383-388; Николаева Т.В., Чернецов А.В. Древнерусские амулеты-змеевики. С. 76-77. Табл. XVIII, 4-6, № 34, 35.
26. Хухарев В.В. К вопросу об изображениях святого великомученика Никиты-бесогона - Песоченский историко-археологический сборник. Киров, 1993. Вып. 1. С. 25-29, 63.
27. См.: Николаева Т.В. Древнерусская мелкая пластика из камня. 11-15 вв. М., 1983.
28. Пуцко В.Г., Бочкарева М.Н. Памятник русской металлопластики 14 в. - Памятники культуры. Новые открытия. 1982. Л., 1984. С. 216-219.
29. Гнутова С.В. Становление местных типов в новгородской металлопластике 14 в. Меднолитые иконы-энколпии - Древнерусская скульптура. Проблемы и атрибуции. Сборник статей. М., 1993. Вып. II. Ч. 1. С. 47-68.
30. Гнутова С.В. Медное художественное литье (мелкая пластика) Новгорода 14-15 веков. - Автореф. кандидатской дисс. М., 1991.
31. Пуцко В. Древнерусское художественное литье из старого Галича - Acta Archaeologica Carpatica. 1989. T. XXVIII. С. 165-173.
32. Пуцко В.Г. Московский мощевик конца 15 в. из Суздаля - Советская археология. 1989. № 2. С. 256-261.
33. Винокурова Э.П. Литая медная пластика конца 17 - начала 20 в. Введение в типологию - Древнерусская скульптура. Проблемы и атрибуции. Вып. II. Ч. 1. С. 190-216; она же. О типологии медной художественной пластики конца 17 - 19 в. Принципы формирования научного каталога - Русское медное литье. Вып. 1. С. 34-42; она же. Поморские датированные складни - Памятники культуры. Новые открытия. 1988. М., 1989. С. 338-345; она же. Модель медного складня "Двунадесятые праздники" конца 17 - начала 18 в. - Древнерусская скульптура. Проблемы и атрибуции. Сборник статей. М., 1991. С. 125-178; она же. От центра к периферии. Культурные связи на рубеже 17 и 18 вв. - Советская археология. 1991. № 3. С. 43-55.
34. См.: Jeckel S. Russische Metall-Ikonen - in Formsand gegossener Glaube. Bramsche, 1981.
35. Культура староверов Выга. К 300-летию Выговского старообрядческого общежительства. Каталог. Петрозаводск, 1994.